Как-то раз один мой приятель жутко скалился, делал ладошки кулачком и с пылающим взором рычал, словно филин-пантера. "Хватит! - говорил он. - Пора делать в Киеве настоящие агрессивные акции сердца. Нападать надо на всех этих уродов, немедленно. Нам нужно поджигать Министерство Культуры, стрелять по окнам Союза Писателей, пиздить ментов и мутить террористические диверсии на пороге мэрии".
Год назад я бы, пожалуй, с ним согласился. Так бы и сказал: "Да, Петя, убивать плохих людей - это всячески правильно". Но тут уж язык не повернулся. Что-то изменилось во мне за этот год. Фитохимические джины закивали: "Истина в шепоте Космоса. Ага-ага!".
Задумываясь на тем "Кто же Враг?", я неизменно прихожу к выводу: "Враг - это мертвец". Это слово окончательно захватило мой речевой аппарат, стало квинтэссенцией портрета противника, который является мне по ночам в виде изумрудного силуэта. Мертвец - это существо, лишенное страсти, лишенное чувств, лишенное эмоций, лишенное жизни. У него даже нет слёз. Это верховный антипод, коллекция всего, с чем я не согласен. Мертвец - не труп. Труп в могиле. А мертвец продолжает передвигаться, говорить, шевелить конечностями и тянется языком к мозгу живых - слышится слюнное хлюпанье от площади до площади. Труп не собеседник - лишь стонущая серая плоть, угрюмая мямля. Мертвеца можно было бы назвать зомби, если бы слово зомби не было столь игривым и выхолощенным. Мертвец - это сомнамбула в дороге. Бездумие, отсутствие сомнений, вера в хозяина кладбища и любовь к телешоу розового цвета - всё это мертвец. Мертвец - это заразно.
Еще год назад я нырял в сохлое сердце мертвеца, уповая на силу слов. Всячески прикольным казалась мне срубленная голова мертвеца - перекатывающийся качан, символизирующий победу моих идеалов - идеалов пассио, идеалов, отвергающих все виды снотворного и антидепрессантов, брезгующих любым анаболиком и пластырем. Я видел великий смысл борьбы в столкновении с мертвецами, веруя в то, что ледяное сердце может быть низвергнуто сердцем пылающим, словно лава, словно спинной мозг дракона.
И в тот же миг с каждым днем в моей голове всё чаще возникала фраза: "Если слишком долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть в тебя".
Чем чаще ты сталкиваешься с врагом, тем яснее становится для тебя его анатомия. Познав все формы мертвецов, я обнаружил одну закономерность - у каждого из них имеется иглообразный хоботок в паху - перо конокрада. Оно проникает в тебя, стоит лишь приблизиться. Хоботком этим товарищ мертвец похищает твою энергию. Пускай он похищал бы страсть для себя, - не жалко делиться страстью - но нет - мертвец лишь высасывает её, а затем избавляется от неё, сбрасывает эту медовую лимфу жизни в воздушное кладбище. Мертвец не способен быть хранителем страсти - он лишен резервуаров для неё. Мертвец мертв, но он сосёт. И эта функция предоставлена ему вечностью. Мертвец - это кубосос.
Когда мой приятель Петя предлагает бороться с мертвецами, взрывая детей членов Союза Писателей или Министерства Культуры, он заблуждается. Потому что Петя никогда по-настоящему не взорвет этих бедных детей - давайте без поэзии. И ощутит фрустрацию, разуверится в своей боевой потенции, но главное - в такой борьбе он рискует лишиться своей прекрасной страсти. Он расшибет лоб о стену кладбища и всё, чем это закончится - мертвым Петей, пораженным ненавистником гниения.
Таким образом, борьба с мертвецами в форме направленного нападения на этих мертвецов есть бездумным расходом сил, актом, лишенным тактики, которой славились герои Тома Кленси. Спустя год после того, как я был готов согласиться с Петей, для меня совершенно ясно, что борьба-разрушение, борьба без созидания - это бессмыслица. Проблема этой культуры не в том, что всё плохо, потому что есть Враг, но потому, что слишком мало Друга вокруг. Мертвецы были всегда, вопрос лишь в том, как много будет Живых. И в этом смысле, я прихожу к осознанию необходимости не той наивной революции, которую сам, признаться, воспевал, но к революции с помощью альтернативных актов красоты. При виде мертвеца не стоит бросаться на него с тумаками. Куда лучше совершить нечто, что этому мертвецу недоступно - чего он горестно лишен самой своей природой.
Главный герой "Полета над гнездом кукушки" Кизи упоминал, что люди забыли о силе, скрытой в смехе. Так почему бы не расхохотаться? Почему бы не кормить голубей икрой иль виноградом, пока мертвецы спешат в свои Министерства и Союзы? Почему бы не целоваться на крышах, пока мертвец рассматривает шуршащий кондиционер? Почему бы не унижать одежду, не петь песни телу? Все это будет разжижением доминирующего контекста, привнесением своих голосов и аномалий в жизнь - здравым использованием энергии на строительство своей реальности, а не тратой её на реальность мертвецов, на глупые попытки убить то, что бессмертно, поскольку уже мертво.
Поэтому, Петя, иди ты на хуй со своими бомбами. Пришло время посадить кусты ежевики в тела врагов. К этому нас взывает Желтая Подводная Лодка.
Анатолий УЛЬЯНОВ